О Булгакове — прежде всего в связи с его романом «Мастер и
Маргарита» — написано очень много. Одни его превозносят, другие
ниспровергают, причем споры не теряют остроты со временем. И вот в
серии ЖЗЛ издательства «Молодая гвардия» вышла новая книга — «Михаил
Булгаков». Ее автор Алексей Варламов рассказал о своем
отношении к писателю и его знаменитому роману.
Воображаемый собеседник
— Алексей Николаевич, Ваш интерес к Булгакову — чисто литературного
свойства или Вам, православному христианину, хотелось прежде всего
осмыслить его жизнь и творчество в религиозном измерении?
— Книга о Булгакове — это уже моя четвертая книга о судьбах русских
писателей. И всякий раз, работая над книгой, собирая материалы,
обдумывая их, я убеждался: религиозные взгляды моих героев — это
важнейший критерий, своего рода дверь, через которую открывается их
личность. Поэтому о ком бы я ни писал — непременно исследую отношение к
вере. Для одних удельный вес этой составляющей меньше — как, например,
для Алексея Толстого, для других больше, как для Пришвина. Но в случае
с Булгаковым я берусь утверждать, что вера в Бога, ее утрата и попытки
вернуться к ней — центральная коллизия его личности.
Но есть и другая причина, по которой я в своей книге столько внимания
уделил религиозным метаниям Булгакова. Мне хотелось разобраться в том,
как современному православному человеку воспринимать его творчество —
и, прежде всего, «Мастера и Маргариту» — роман, вокруг которого столько
копий сломано. Я всегда, когда пишу, мысленно представляю себе некоего
собеседника, к которому и обращаюсь. На этот раз таким моим
воображаемым собеседником стал человек православный, воцерковленный и
образованный, а главное — думающий.
— А когда Вы начинали писать книгу, то учитывали ли уже сложившиеся в церковной среде версии по поводу «Мастера и Маргариты»?
— Это и стало для меня отправной точкой. Из всего разнообразия мнений
можно выделить по меньшей мере три концепции. Согласно первой, Булгаков
продал душу сатане и роман «Мастер и Маргарита» — откровенно
сатанинский, да и литературный дар Булгаков получил от дьявола путем
погружения в наркотический транс. Откровеннее всего это прозвучало в
статье Николая Никонова «Морфий для народа» («Православная беседа», № 5
за 2001 год). Другая, более умеренная концепция, высказана иеромонахом
Иовом (Гумеровым) в статье «Каково отношение Церкви к творчеству
Михаила Булгакова?». Отец Иов не обвиняет Булгакова в сатанизме, но
констатирует, что тот отпал от Бога, и «Мастер и Маргарита» — роман
явно антихристианский и ничего доброго читателю дать не может. Наконец,
третья концепция представлена в книге диакона Андрея Кураева «”Мастер и
Маргарита“: за Христа или против Христа?», где отец Андрей пытается
доказать, что на самом деле роман глубоко христианский, просто нужно
уметь эту глубину разглядеть.
В той или иной степени я в своей книге полемизирую со всеми тремя позициями.
Роман растерянного человека
— А есть еще версия — высказываемая и церковными людьми — что
«Мастера и Маргариту» вообще нельзя воспринимать как метафизический
роман, что вся мистика тамошняя — это всего лишь гарнир, а основное
блюдо — художественная месть литературным врагам Булгакова…
— Разумеется, и такая версия имеет право на существование. Вообще
версий невероятно много, но большинство из них слабы тем, что
рассматривают роман в отрыве от судьбы Булгакова. Причем под судьбой я
имею в виду не только внешние события жизни, но и внутреннюю, духовную
эволюцию. И вот об этом нужно сказать подробнее.
Как известно, Булгаков родился в семье с глубокими церковными корнями,
причем и по отцовской линии, и по материнской. Дед его был священником,
отец — профессором Духовной академии. Пожалуй, среди русских писателей
вообще нет человека с такой церковной родо-словной. И вот этот человек
отходит от веры, причем еще до революции. Он увлекается Дарвином и
Ницше, на что в известной мере повлиял и его профессиональный выбор —
медицина. Потом, в начале 20-х годов, когда он приезжает в Москву и
испытывает всяческие лишения, то вспоминает про религию, про Бога. Это
видно по его дневникам. Но когда его жизнь становится более
благоустроенной, интерес к религии ослабевает. Напротив, появляется
карикатурный, можно даже сказать, кощунственный образ монахов и
епископа Африкана (за ним угадывается глубокий молитвенник, владыка
Вениамин (Федченков), окормлявший армию Врангеля в Крыму) в пьесе
«Бег». Пьеса гениальная, но, если называть вещи своими именами, — в ней
Русская Православная Церковь Булгаковым оболгана.
У Мариэтты Чудаковой в книге «Жизнеописание Михаила Булгакова» есть
мысль, что фундамент детской веры, заложенный в семье, у Булгакова
сохранился, несмотря на все перипетии его жизни. То, что стояло на этом
фундаменте, могло рушиться, но сам фундамент оставался в целости. Я с
этим не могу согласиться. Сохранись фундамент — он не написал бы
древние главы в «Мастере и Маргарите» в том виде, в каком они до нас
дошли. Ведь смотрите — в пьесе «Александр Пушкин» Булгакову хватило
такта вообще не выводить Пушкина на сцену — на ней только друзья и
враги поэта. Фактически он использовал тот же прием, что и Великий
Князь Константин Романов, К.Р., в пьесе «Царь Иудейский». А в «Мастере
и Маргарите» Булгаков Христа выводит. Здесь хватило дерзновения – но не
целомудрия. Мне кажется, случилось это именно потому, что фундамент
веры размыло.
Но вот что важно. Сегодня можно сколько угодно упрекать Булгакова за
«Мастера и Маргариту», за «Бег», за искаженный образ русского
духовенства, вспоминать о сотнях тысяч мучеников за веру — однако не
следует отказывать Булгакову в искренности. «Бег» — это ведь не попытка
выслужиться перед властями. Михаил Афанасьевич действительно так думал,
так видел Русскую Церковь. Он принадлежал к тому социальному кругу,
который не знал о духовном подвиге, о мученичестве, о жертвенности
православных людей в советские годы. Он видел, что Церковь идет на
компромиссы (главный из которых — знаменитая декларация митрополита
Сергия 1927 года, как раз совпадающая с написанием «Бега»), а
компромиссов он терпеть не мог с юности. Ему казалось, что раз Церковь
повела себя не по-аввакумовски, то Церкви больше и нет, истинно
верующих больше нет. Посмотрите в «Мастере и Маргарите» на образы
верующих: проныра Аннушка по прозвищу «Чума», буфетчик Соков, кухарка,
которая хотела перекреститься, а ей сказали — руку отрежем, и она не
сделала этого. Вот что осталось от верующей Руси! Причем ведь Булгаков
не пасквиль писал — он действительно других верующих не видел, не знал.
Он честно выразил то, что думал и чувствовал. Он писал в стране, где —
как ему казалось! — Бог умер, Церковь умерла.
Я думаю, именно поэтому он вывел слабого Иешуа и сильного Воланда.
Сейчас сколько угодно можно говорить о том, как он заблуждался по
существу, — но он написал книгу, в которой искренне отразил свои
представления о христианстве в современном для него мире. На экзамене
по богословию ему бы за нее поставили двойку и выгнали взашей, но это —
честный ответ, без шпаргалки. Как видел и чувствовал — так и написал.
— Но как, в таком случае, Вы сами воспринимаете религиозную
компоненту «Мастера и Маргариты»? Все, что Вы говорили до сих пор, —
это скорее преамбула, но какова же суть?
— Я убежден, что «Мастер и Маргарита» — книга вовсе не сатанинская. Нет
никаких оснований полагать, что в ней Булгаков прославлял дьявола.
Скорее уж можно говорить, что он отстаивал идею человеческого
милосердия, выразив ее в образе Маргариты.
Еще меньше я согласен с тем, что в романе есть некие глубоко скрытые
христианские мотивы. Думаю, никакого христианского подтекста Булгаков
туда не закладывал.
То, что он сводил в романе счеты со своими врагами — да, частично это
так, но ведь это вовсе не главная составляющая «Мастера и Маргариты».
Роман не ради этого писался.
Я считаю, что «Мастер и Маргарита» — это книга, написанная человеком,
который и желал бы вернуть утраченную веру, восстановить разрушенный
фундамент, да не может уже этого сделать. Это роман растерянного
человека. Но, заметьте, не случайно же там появился образ Христа. Да,
образ искаженный, но ведь обойтись без него Булгаков все равно не
может, без него мир необъясним. Отказавшись от веры, от Бога, он вновь
и вновь мыслью к Нему возвращается. В этом смысле книга Булгакова —
очень выстраданная, предельно выразившая то чувство богооставленности,
которое тогда было свойственно многим русским людям, — и Булгакову в
том числе.
Невидимая сила
— Вы считаете этот роман вершиной творчества Булгакова?
— Возможно, я кого-то удивлю, ответив отрицательно. Недавно один
московский литературный журнал провел опрос среди современных
писателей, которых попросили назвать самое переоцененное произведение
русской литературы XX века. 22% опрошенных назвали «Мастера и
Маргариту». Не то чтобы я согласен с такой позицией, но, безусловно,
значение «Мастера и Маргариты» сильно преувеличено. На мой взгляд, это
не самое главное произведение Булгакова. На нем лежит тень усталости и
снисхождения. Написанные на подъеме «Белую гвардию» и «Собачье сердце»
я ставлю выше. Тем не менее, тот факт, что роман «Мастер и Маргарита»
как огонь ворвался в литературу, стольких людей заставил себя
прочитать, породил неумолкающие споры — означает, что книга эта очень
неслучайная и что к ней надо относиться серьезно.
Но тут есть одна загадка... Многие произведения Булгакова сильно влияли
на его жизненные обстоятельства. «Белая гвардия», «Собачье сердце»,
«Роковые яйца», «Дни Турбиных», «Зойкина квартира», «Мольер» — все они
меняли его судьбу, то вознося его, то низвергая. А вот роман «Мастер и
Маргарита» на внешнюю канву булгаковской судьбы никак не повлиял. При
его жизни он прошел совсем незамеченным, не печатался, известен был
крайне узкому кругу людей.
Жизнь Булгакова можно условно разделить на два периода: до 1929 года и
после. До 1929 года его судьба с точки зрения профессионального успеха
шла по нарастающей. Как бы ни клевали его литературные недруги, все
равно у него выходили книги, ставились пьесы, он получал гонорары — то
есть находился на пути к литературной славе и успеху. После 1929 года,
когда все его пьесы были сняты со сцены, он словно упал в пропасть. В
1930 году, будучи в полном смятении, он написал письмо Сталину с
просьбой или выпустить его из СССР, или дать работу. Известно, чем это
кончилось — и погибнуть не дали, и кислород перекрыли. Все тридцатые
годы, последнее десятилетие своей жизни он предпринимает отчаянные
попытки вернуться к тому положению, какое занимал в двадцатые.
Многие люди, взявшиеся рассуждать о Булгакове, не хотят понимать одной
простой вещи: Михаил Афанасьевич был гениальным писателем — но при этом
оставался обычным, нормальным человеком. Если хотите, обывателем — в
смысле житейских ценностей, устремлений. Он не мечтал о посмертной
славе и хотел хорошо прожить отведенные ему годы — честно, не подличая,
но и не диссидентствуя, не протестуя. У него вовсе не было никакой
подпольной психологии, он не был борцом, не собирался писать в стол,
для будущих поколений...
И вдруг он берется за роман, который заведомо обречен в тогдашнем
советском обществе. Попросту говоря, он даром тратит время. Это никак
не укладывалось в его писательскую стратегию, ориентированную не в
последнюю очередь на прижизненный успех. На мой взгляд, в данном случае
не он сам решал, что ему писать, а его что-то вело, какая-то невидимая
сила. Я не готов ответить на вопрос, какая именно. Но утверждаю, что
«Мастер и Маргарита» при всей своей «поверх-барьерности» не был
свободным проявлением художественного дара — это была ситуация
подчиненности некой сторонней силе, внешней воле. И в этом смысле в
романе есть мистическая составляющая.
— В самом тексте романа или в его судьбе?
— И в том, и в другом. Повторяю, при жизни Булгакова никакой судьбы у
этого романа не было. Его прочитали несколько друзей Михаила
Афанасьевича, восторгов не выразили, напротив — были сильно смущены. И
пытались тонко намекнуть, что не стоит отдавать это в издательство. Все
всё понимали — даже он сам в конечном итоге понял, что роман ляжет
мертвым грузом. И тем не менее он не мог его не писать.
— Но какому читателю адресован роман? Ведь Булгаков, даже если и
предполагал, что его прочтут спустя десятки лет, все равно обращался к
людям своей культуры, своего времени. А «Мастера и Маргариту» впервые
прочли в 1960-е годы, когда культура уже сильно изменилась,
соответственно, изменилось и восприятие романа. Затем, после падения
советской власти, наступила эпоха, когда роман прочитали уже по-новому.
Тогда-то, в начале 1990-х годов, и начались все эти споры, которые мы
до сих пор ведем. Но к нам ли обращался Булгаков?
— Булгаков начал работать над «Мастером и Маргаритой» в конце двадцатых
годов, а закончил в конце тридцатых. И за это десятилетие адресат
Булгакова уже изменился. Первые редакции романа поражают своей
грубостью, плакатностью — и, скажем честно, безвкусицей. Писатель ведь,
как губка, впитывает все, чем насыщено его время. Мы говорим, как
сильно искажен образ Христа в итоговой версии романа, — но если
посмотреть, каким был Иешуа в ранних редакциях, то волосы дыбом встают.
Там такое, что даже вслух произносить нельзя. Но постепенно текст
менялся — видимо, Булгаков отказался от идеи написать бульварный роман,
роман-фельетон, ориентированный на массового читателя. То есть мера
интеллигентности воображаемого читателя по мере написания возрастала,
равно как и уменьшались шансы на публикацию.
Разумеется, Булгаков ориентировался на людей, которые получили
образование еще в дореволюционной России, причем именно классическое
образование. Меньше всего он ставил себе целью заниматься религиозным
ликбезом. Он вовсе не собирался кого-то просвещать, подменять своим
романом Евангелие, излагать новую трактовку образа Христа. Это ни
случай Льва Толстого, ни даже Ренана. Можно упрекнуть Михаила
Афанасьевича во многом, но вот учительской гордыни у него не было.
Конечно, с уверенностью судить о его глубинных мотивах — зачем ему
понадобилось писать своего Христа — мы не можем, нам остается лишь
делать предположения. Я думаю, для Булгакова это был все же
литературный прием, способ сказать не о духовных реалиях, а просто о
людях и их отношениях и об их отношении к высшим ценностям.
Человек с тонкой кожей
— Как Вы думаете, что чаще всего не учитывают люди, рассуждая о жизни и творчестве Булгакова?
— Я думаю, никто до конца так и не представляет, как тяжело ему жилось.
Речь не о внешних обстоятельствах — на фоне других его можно счесть
благополучным: не посадили, не расстреляли, не голодал, не бедствовал.
У него была более или менее нормальная квартира, они с женой могли
позволить себе кухарку и гувернантку для сына. Да, не выпускали за
границу, не печатали — но разве его одного?
Тем не менее, ему было очень плохо. То, что другой человек на его месте
воспринял бы философски (как его друг Вересаев, например), он переживал
чрезвычайно. Задыхался, мучился от того, что его не слышно, что утерял
позиции, занятые в двадцатые годы. Есть воспоминание Фаины Раневской,
которой его жена Елена Сергеевна рассказывала, что Михаил Афанасьевич
плакал по ночам и спрашивал: «Леночка, почему меня не печатают? Я ведь
талантливый». Нервная система его была крайне расшатана. Он был
чрезвычайно ранимым человеком, так сказать, с очень тонкой, болезненной
кожей, ничего общего не имеющим с тем охальником и циником, каким его
порой выставляют в новейших исследованиях. Да, он был мстителен и
язвителен, он сводил счеты с врагами посредством литературы — но,
заметьте, он не подписал ни одного письма с требованием кого-то
расстрелять. Он не торжествовал, когда в 1937-38 годах начали сажать
его недругов. Это был человек чрезвычайно честный, благородный и
уязвимый.
— Вот издана книга, в которую Вы вложили часть своей жизни — время,
силы, мысли... Как она повлияла на Вас — не только как на писателя, но
и как просто на человека? Чему научила? — Скажу так: в
молодости мы все более категоричны, нетерпимы, готовы произносить
резкие суждения. По мере того как взрослеешь, начинаешь понимать, сколь
велики и страшны бывают испытания, выпадающие на долю человека, как
трудно жить — и осуждение сменяется состраданием.
Я сумел полюбить своего героя — несмотря на все его заблуждения. Я не
собираюсь выдавать черное за белое, но интонация моей книги —
милосердная, сочувственная, я пытался оправдать Булгакова даже в тех
случаях, когда он не прав. Мне не близко его мировоззрение, но ведь
человек не сводится только к своему мировоззрению...
Есть в биографии Булгакова две даты, в которых я вижу нечто
сокровенное. Знаменитый его разговор со Сталиным состоялся в Страстную
Пятницу, а умер он в Прощеное Воскресенье. И я надеюсь, что он —
прощен.
